Сергей Буньков: «Я художник сумерек»

Классный художник Серега Буньков, бывший биробиджанец, много лет живущий в Холоне, — о культуре жизни, о себе в культуре и вне ее и вообще – за жизнь…

Когда я слышу слово «КУЛЬТУРА», взору предстаёт огромный котёл. Помните, в советских учреждениях общепита были такие чаны, на которых было написано коричневой краской «КОМПОТ» или «ГАРНИР». И вот в этом котле с надписью «КУЛЬТУРА» вывариваются МОСЛЫ – смыслы жизни. Есть ограниченный круг людей, которых интересует этот варящийся бульон под названием Жизнь, и есть ещё более узкий круг, для кого этот бульон является необходимостью. Не нужно переоценивать роль изобразительного искусства, поэзии или музыки. Всё это лишь специи для того, чтоб бульон стал удобопотребляемым и перевариваемым. Кому-то чуть больше соли или остроты, сахара или кислинки. И вот ходит потребитель по концертам, выставкам, посещает музеи и театральные залы, дабы потребить СМЫСЛЫ ЖИЗНИ в привычном развитом или развивающемся вкусе.

Я художник сумерек. Помните эти длинные вечера в нашей прошлой жизни? Солнце садится долго-долго. И можно пронаблюдать, как реалистичная картинка превращается в сюрреалистичную, как дерево превращается в сухие руки, тянущиеся к небу, и воздух наполняется ухающими невидимыми существами. Мои работы малопонятны. Порой это нагромождение разных несвязанных символов . Но это лишь на первый взгляд. Когда приходит такой же длинный рассвет, смыслы выплывают из серого и становятся прозрачными и ясными.

Я отошёл от стекла. Всё, что мог сказать, — сказал. Последняя выставка прошла в 2012 году в городе Холон, где я живу и работаю последние 15 лет. Название выставки «АМАНИТА МУСКАРИЯ» — это мухомор, галлюциноген. Его потребляют шаманы для усиления видений и более плотной связи с потусторонним миром. Двусторонность и прозрачность стекла позволяют изобразить разные миры в одной плоскости и облегчить визуальный контакт. Конечно, вся эта история ещё будет тянуться какое-то время, как минимум до третьего израильского Биеннале в музее Эрец Исраэль, для которого я сделал специальный триптих.

Часто просыпаюсь с ощущением улетающего времени. Реальность видится как полковничья рука, которая запихивает плоть в мясорубку, и это та же самая рука, что крестится у иконостаса, или отдаёт купюру за приобретённый товар, или запихивает записку в стену Храма, или стучит по дереву, или тычет указующим перстом. Это картинки моего нового этапа. Сегодня мне интересна графика, рисунки на бумаге, где цвет уходит от эмоционального, самостоятельного, взрывного воздействия и превращается в монохромный нюанс, отсылающий к прошлому, историческому, к своеобразной архаике. Лицо и руки остаются главным объектом моего внимания. Руки, выходящие из края листа, часто только внешне соотносятся с изображением головы. Да и лицо часто как носитель органов зрения и обоняния лишено интеллекта, со срезанным затылком. Всё чаще появляется ближневосточная тематика, образы с кипами, закрытые арабские женщины, части Книги, менора, хамса… Черепа и скелеты, экорше, фигуры с оголёнными нервами встают новыми символами, приобретают новое значение, соотносящееся с надвигающейся мутной реальностью.

Я иду по улице и вижу ползущих навстречу людей с головами птиц, вместо рук — клешни скорпионов, а на спинах — крылья бабочек. В человеке очень много от животных и насекомых. Они идут, отяжелённые собственными комплексами, они несут себя и мало кто думает о том, что в один миг может исчезнуть всё, как в своё время исчезли динозавры. И именно они заставляют меня садиться за стол и вот уже тридцать пять лет заниматься переводом реальности в область художественных образов. Именно они ежедневно проверяют мою гражданскую зрелость, взывая к моей совести и к моему стыду. Когда меня просят прокомментировать свои работы, я теряюсь, ибо я как бы всё уже и сказал. Какой смысл переводить суть, высказанную изобразительным языком, на язык литературы? По этой причине я очень редко называю работы. По-моему, нелепо смотрится зритель, созерцающий изображение пейзажа, а потом подходящий к картине, чтоб прочитать название — «Тропа в лесу». Он сверяется с увиденным, он боится ошибиться?

Постмодернизм — это когда Дерсу Узала кричит: «Крым наш». Ходил человек по тайге, жень-шень собирал, соболя бил и тут — нА тебе! — бандерофашисты, страдания русского народа, Крым наш и уже этот самый Дерсу ненавидит соседа, печётся за угнетённых крымчан, боится «Правого сектора» и пишет на бивне мамонта текст в поддержку действий президента.

Как маятник стремится к спокойствию, так и мои герои стремятся к успокоению и статике. Расслабленные черты лица, закрытый рот, направление взгляда – порой единственный намёк на движение. Фигуры, как правило, статичны. Для меня важен сюжет, как буква к букве создают слово, так и образ, знак или символ создают визуальный рассказ. Не редко меня переполняют ощущения, и картинка становится переполненной смыслами, часто в ущерб пустотам, а ведь «фоновые пустоты» — это как возможность перевести дыхание, сбить ритм, начать новую главу. Наверное, именно поэтому я часто прибегаю к триптихам или сериям.

Счастлив ли я? Да. У меня есть жена Гала, два славных пацана — Максим и Антон, есть своё дело, есть свобода. И, видя как сегодня развивается Россия, я понимаю, что пятнадцать лет назад сделал правильный выбор, который дал мне возможность увидеть цвет, ощутить гармонию, почувствовать свободу.

Вышел однажды Дерсу Узала из тайги с мешком жень-шеня и сразу — в гости к Арсеньеву, толкователю новой жизни и носителю НОВОЙ нравственности. А Владимир вместо «здрасьти» как шарахнет Дерсу телевизором по башке . И превратился Дерсу в воина, точнее — в мясо воина, а ещё точнее — в ПУШЕЧНОЕ МЯСО ВОИНА, где первое — это цель, второе — средство, а третье – функция. «Вот так! Из всего можно сделать всё! «- сказал Владимир Клавдиевич и включил радио.

Июнь 2014

Из стихов Сергея Бунькова

Привет из 1990 г.

В своей квартире я чувствую себя свободным
Я гуляю по пустыне Гоби
И на верблюде проезжаю Сиэтл.

Звонок!
Мужчина в сером плаще и шляпе
Вошел не вытирая ноги, КэГэБычно
Недобрый огонек в глазах застыл
Захожу вопросом в тыл:
Мы с Вами встречались?
Да, в Сиэтле и Гоби!
Мое удивление, падает какой-то предмет из рук
Брови сдвигают прическу на спину
Но кто Вы, сэр? /почтительно/
Я мультимилиционэ-э-эр /выразительно/
Чем обязан?
Кончилась пленка!
Прошел, переставил, ушел

Jul. 30th, 2009

Когда сказали «В СИНАГОГУ»
Я вдруг услышал «ВСЕ НА ГОГУ».

Sep. 15th, 2008

Над нашей поляной
Летал человек-истребитель
Он все истреблял,
Чтоб нигде никогда не росло.

А мы, завалившись в траву,
Лежали, как будто уснули.
А сами косились,
как
Он истребляет насущное наше добро.

* * *

Люди-рыбы и рыбаки-люди.
И тех и других ловят.
И груды хвостов на прилавке.
Выплюнь грудь судьину…

Нет !
Люди-черви.
Червь в черепе чрева рыбьего
Дыры сверлит…

Нет !
Люди-собаки.
Вспомни Киплинга!
Нас ловят на материальном
Пальном дереве.

Б.Г.

Ему говорили что он пароход
Идущий по медленной желтой реке
И каждый плывущий заглядывал в рот
Повесив трусы на крюке.

Перстом судьбы всё ковырял в носу
И ждал , когда свершится Божие предначертанье
Она пришла, в углу поставила косу
Оставив бледной спирохеты очертание

А он вопил: » В мозгах всё бляди да богатство
А наяву топор иль накрайняк кайла «.
Через газеты осуждая рабство,
Он кровью харкал, она ее пила

И все бы ничего, но началась война,
Где светло-белое, боролось с темно-белым
И между ними выросла трава
И заросла любовь изнеможденным телом.

А он все плыл и плыл по реке
И рассуждал об энергетике и Боге
По вечерам читал стихи жене
А по утрам работал в местном морге